СТИХИ О ЗНАМЕНИТЫХ РОССИЯНАХ:

Д.В. ДАВЫДОВ, А.А. ТУЧКОВ, П.И. БАГРАТИОН,

М.Б. БАРКЛАЙ ДЕ ТОЛЛИ, А.Н. СЕСЛАВИН

Стихи о Денисе Давыдове

Партизан Давыдов

Усач. Умом, пером остёр он, как француз,
Но саблею французам страшен:
Он не дает топтать врагам нежатых пашен
И, закрутив гусарский ус,
Вот потонул в густых лесах с отрядом —
И след простыл!.. То невидимкой он, то рядом,
То, вынырнув опять, следом
Идет за шумными французскими полками
И ловит их, как рыб, без невода, руками.
Его постель — земля, а лес дремучий — дом!
И часто он, с толпой башкир и с казаками,
И с кучей мужиков, и конных русских баб,
В мужицком армяке, хотя душой не раб,
Как вихорь, как пожар, на пушки, на обозы,
И в ночь, как домовой, тревожит вражий стан.
Но милым он дарит, в своих куплетах, розы.
Давыдов! Это ты, поэт и партизан!..

(Ф. Глинка)

Д. Давыдову

Пока с восторгом я умею
Внимать рассказу славных дел,
Любовью к чести пламенею
И к песням муз не охладел,
Покуда русский я душою,
Забуду ль о счастливом дне,
Когда приятельской рукою
Пожал Давыдов руку мне!
О ты, который в пыл сражений
Полки лихие бурно мчал
И гласом бранных песнопений
Сердца бесстрашных волновал!
Так, так! покуда сердце живо
И трепетать ему не лень,
В воспоминанье горделиво
Хранить я буду оный день!
Клянусь, Давыдов благородный.
Я в том отчизною свободной,
Твоею лирой боевой
И славный год войны народной
В народе славной бородой!

(Е. Баратынский, 1825)

Д. В. Давыдову

Жизни баловень счастливый,
Два венка ты заслужил;
Знать, Суворов справедливо
Грудь тебе перекрестил!
Не ошибся он в дитяти:
Вырос ты — и полетел,
Полон всякой благодати,
Под знамена русской рати,
Горд, и радостен, и смел.

Грудь твоя горит звездами:
Ты геройски добыл их
В жарких схватках со врагами,
В ратоборствах роковых;
Воин смлада знаменитый,
Ты еще под шведом был,
И на финские граниты
Твой скакун звучнокопытый
Блеск и топот возносил.

Жизни бурно-величавой
Полюбил ты шум и труд:
Ты ходил с войной кровавой
На Дунай, на Буг и Прут.
Но тогда лишь собиралась
Прямо русская война;
Многогромная скоплялась
Вдалеке—и к нам примчалась
Разрушительно-грозна.

Чу! труба продребезжала!
Русь! тебе надменный зов!
Вспомяни ж, как ты встречала
Все нашествия врагов!
Созови из стран далеких
Ты своих богатырей,
Со степей, с равнин широких,
С рек великих, с гор высоких,
От осьми твоих морей!

Пламень в небо упирая,
Лют пожар Москвы ревет;
Златоглавая, святая,
Ты ли гибнешь? Русь, вперед!
Громче буря истребленья,
Крепче смелый ей отпор!
Это жертвенник спасенья,
Это пламень очищенья,
Это фениксов костер!

Где же вы, незванны гости,
Сильны славой и числом?
Снег засыпал ваши кости!
Вам почетный был прием!
Упилися, еле живы,
Вы в московских теремах,
Тяжелы домой пошли вы,
Безобразно полегли вы
На холодных пустырях!

Вы отведать русской силы
Шли в Москву: за делом шли!
Иль не стало на могилы
Вам отеческой земли?
Много в этот год кровавый,
В эту смертную борьбу,
У врагов ты отнял славы,
Ты, боец чернокудрявый,
С белым локоном на лбу!

Удальцов твоих налетом
Ты, их честь, пример и вождь,—
По лесам и по болотам,
Днем и ночью, в вихрь и дождь,
Сквозь огни и дым пожара
Мчал врагам, с твоей толпой,
Вездесущ, как божья кара,
Страх нежданного удара
И нещадный, дикий бой!

Лучезарна слава эта,
И конца не будет ей;
Но такие ж многи лета
И поэзии твоей:
Не умрет твой стих могучий,
Достопамятно-живой,
Упоительный, кипучий,
И воинственно-летучий,
И разгульно-удалой.

Ныне ты на лоне мира:
И любовь и тишину
Нам поет златая лира,
Гордо певшая войну.
И как прежде громогласен
Был ее воинский лад,
Так и ныне свеж и ясен,
Так и ныне он прекрасен,
Полный неги и прохлад.
(Н. Языков, 1835)
 

Денис Давыдов

Герой Двенадцатого года,
Непобедимый партизан,
В горячих схватках в честь народа
Крутил он вихрем доломан.

Гусарской саблею сверкая,
Строфу свою рубя сплеча,
Он знал, что муза, «дева рая»,
Куда как сердцем горяча!

За словом он в карман не лазил,
Вельмож Олимпа звал на ты,
Кутил, не вовремя проказил,
Служил заветам красоты.

И обойденным генералом,
В Москве, в отставке, свой халат
Предпочитал придворным балам
И пестрой радуге наград.

К неуспокоенным сединам
Внушив насмешливый почет,
Остался он Беллоны сыном
И среди старческих невзгод.

Лихой гусар, любил он струнность
Строфы с горчинкой табака,
И, волей муз, такая юность
Eму досталась на века.

(В. Рождественский)

Денис Давыдов
 

Утром, вставя ногу в стремя, –
ах, какая благодать! –
ты в теперешнее время
умудрился доскакать.

(Есть сейчас гусары кроме:
наблюдая идеал,
вечерком стоят на стреме,
как ты в стремени стоял.

Не угасло в наше время,
не задули, извини,
отвратительное племя:
"Жомини да Жомини".)

На мальчишеской пирушке
В Церском, – чтоб ему! – Селе
были вы – и ты, и Пушкин –
оба-два навеселе.

И тогда тот мальчик черный
прокурат и либерал,
по-нахальному покорно
вас учителем назвал.

Обождите, погодите,
не шумите – боже мой! –
раз вы Пушкина учитель,
значит, вы учитель мой!
(Я. Смеляков)

Памяти Дениса Давыдова

Его отряд во вражий стан
Влетал как смерч мгновенный,
Гусар, поэт и партизан
И воин беспримерный –
Ему, герою той войны,
Дивились будто чуду.
России верные сыны
Дениса не забудут.
(Г. Готовцев)

Денис Давыдов

Мы несём едино бремя;
Только жребий наш иной:
Вы оставлены на племя,
Я назначен на убой.
(Денис Давыдов)

Он с детства проявил вояки рьяный норов.
В войне с собаками расцвёл батальный гений.
Недаром Александр Васильевич Суворов
Денису предрекал виктории в сраженьях.

Вошёл в историю поэтом-партизаном,
Пегаса оседлав и вставя ногу в стремя,
Он смело прискакал в теперешнее время,
Как некогда, пройдя Европу, к парижанам.

«Средь литераторов прослыл он генералом,
Средь генералов он прослыл поэтом», –
Так Пушкин подшутил над добрым малым,
При этом одарив его куплетом:

«Киплю, любуясь на тебя,
Глядя на прыть твою младую.
Так старый хрыч, цыган Илья
Глядит на пляску удалую,
Под лад плечами шевеля…» *

Гусар-красавец с пышными усами
Был всюду приглашён, с любовью принят. Сколько
В героя жарких битв влюблялося красавиц,
И в их числе сестра Поэта Ольга. **

В своём имении в старинном барском доме ***
Без стильной мебели и без зеркальной спальни
Он спал мертвецки на ржаной соломе
И подправлял усы пред саблею зеркальной.

В своих стихах он как гусар-рубака
Воспел вино и страсть, стремительное стремя.
Но не был шаркуном он на балах, однако,
Презрев тех жеребцов, оставленных на племя.

Своей отчизне был всегда он верным сыном,
Вставая в строй, как враг грозил войною.
А между войн был добрым семьянином:
Девятерых детей он воспитал с женою.

* На черновике стихотворения Дениса Давыдова «Герою битв…» был обнаружен автограф А.С.Пушкина, несколько отредактированным Д. Давыдовым и включённым в текст.
** Ольга Сергеевна Пушкина была страстно влюблена в Дениса Давыдова и не скрывала этого.
*** Денису Давыдову принадлежало село Мышецкое на берегу озера Круглое недалеко от современного города Лобни.

(И. Бобровицкий)

Денису Давыдову

Поэтичен и бесстрашен,
Был не раз у дамских ног,
А в боях – умён, отважен,
С детства знал гусар в них толк.

Сам Кутузов восхищался
И его любил душой,
Где б Давыдов ни сражался –
Первым мчался в смертный бой.

Знал: Денис Россию любит,
Не жалеет живота,
По тылам французов рубит
От макушки до хребта.

Эскадрон его стрелою
Бил врага то тут, то там,
После – пел гусар душою
На привалах по ночам.

Пунш игристый в кубки лился,
Звон гитар в лесах звучал,
И, когда он веселился,
Конь от радости фырчал.

А за доблесть удалую
И победу над врагом
Награждён был он звездою
Да Георгиевским крестом.

Шли легенды о гусарах
Сквозь века до наших лет.
С ними пели под гитары,
Приглашали на банкет.

Им хвала, почёт и слава!
Отстояли грудью Русь.
Благодарна им держава,
Трижды я за них молюсь.

(М. Куншт)

К портрету Дениса Давыдова

Денис Васильич, врут портреты
себе и нам,
когда гусары и поэты
глядят из рам –
кто встарь, о профиле и фасе
не хлопоча,
на скакуне иль на Пегасе
рубил сплеча.
В приёмах родственных ремёсел
бывавши лих,
ты саблю всё ещё не бросил,
в стихе не стих,
и до сих пор не грех рубаке
гульнуть в кругу,
когда р-распахнуты рубахи
на страх врагу,
в серёдке ж – пламенные плошки:
ослепни, лях!
спляши, Париж, как пляшут мошки
на сих огнях!..
В отставку вышло время оно,
так что ж, – старо
клинок затачивать до звона,
чинить перо?
Все, все старинные секреты
сгодятся тут.
Да вот расспрашивать портреты –
напрасный труд.

(Ю. Поспелов ■)

наверх ▲

Стихи М. Б. Барклаю де Толли

Полководец

У русского царя в чертогах есть палата:
Она не золотом, не бархатом богата;
Не в ней алмаз венца хранится за стеклом;
Но сверху донизу, во всю длину, кругом,
Своею кистию свободной и широкой
Ее разрисовал художник быстроокой.
Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,
Ни плясок, ни охот,— а всё плащи, да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью двенадцатого года.
Нередко медленно меж ими я брожу
И на знакомые их образы гляжу,
И, мнится, слышу их воинственные клики.
Из них уж многих нет; другие, коих лики
Еще так молоды на ярком полотне,
Уже состарились и никнут в тишине
Главою лавровой...
Но в сей толпе суровой
Один меня влечет всех больше. С думой новой
Всегда остановлюсь пред ним — и не свожу
С него моих очей. Чем долее гляжу,
Тем более томим я грустию тяжелой.
Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,
Высоко лоснится, и, мнится, залегла
Там грусть великая. Кругом—густая мгла;
За ним—военный стан. Спокойный и угрюмый,
Он, кажется, глядит с презрительною думой.
Свою ли точно мысль художник обнажил,
Когда он таковым его изобразил,
Или невольное то было вдохновенье,—
Но Доу дал ему такое выраженье.
О вождь несчастливый! Суров был жребий твой:
Все в жертву ты принес земле тебе чужой.
Непроницаемый для взгляда черни дикой,
В молчанье шел один ты с мыслию великой,
И, в имени твоем звук чуждый невзлюбя,
Своими криками преследуя тебя,
Народ, таинственно спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою.
И тот, чей острый ум тебя и постигал,
В угоду им тебя лукаво порицал...
И долго, укреплен могущим убежденьем,
Ты был неколебим пред общим заблужденьем;
И на полупути был должен наконец
Безмолвно уступить и лавровый венец,
И власть, и замысел, обдуманный глубоко,—
И в полковых рядах сокрыться одиноко.
Там, устарелый вождь, как ратник молодой,
Свинца веселый свист заслышавший впервой,
Бросался ты в огонь, ища желанной смерти,—
Вотще! —
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О люди! жалкий род, достойный слез и смеха!
Жрецы минутного, поклонники успеха!
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и в умиленье!
(А. Пушкин, 1835)

наверх ▲

Стихи П. И. Багратиону

Памяти Петра Ивановича Багратиона

Грузинский князь, но русский генерал,
Непобедимый муж, каких лишь единицы,
Он жил Россией, и при этом жизнь отдал
За нашу православную столицу.
(Г. Готовцев)

наверх ▲

Стихи А. Н. Сеславину

Партизан Сеславин

Он в юности своей весь отдался наукам,
Дышал мечтой о жизни боевой;
И чтением он ум обогащая свой,
И душу приучал к волшебным славы звукам...
Но вдруг... Двенадцатый, с его войною, год!
Пожар! Отечество горит—и весь народ
К оружью от сохи... И косы на защиту...
Кто там на дереве сидит
И, пепельной золой покрыту,
Москву святую сторожит?
Кто так искусно нам дает правдивы вести?
Он храбр и прям, как меч! Ни трусости, ни лести!..
Вот Вильна, польский град, французами кипит!
Двадцатиградусный мороз трещит!
И русские сердца трещат от правой мести!
Кто ж воин сей с отвагою такой,
В крови, с подвязанной рукой,
С дружиной ломится в вороты?
Вот груды золота в разбитых сундуках:
Пусть гинет золото в снегах,
Ему важнее есть заботы,
Чтоб славу скользкую держать в своих руках...
Героям древности он благородством равен,
Душой прямой россиянин,
О нем вещал бы нам и предок-славянин:
«Се—славен!»
(Ф. Глинка, между 1812—1825)

наверх ▲

Стихи А. А. Тучкову

Генералам двенадцатого года

Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса.

И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след –
Очаровательные франты
Минувших лет.

Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, –
Цари на каждом бранном поле
И на балу.

Вас охраняла длань Господня
И сердце матери. Вчера –
Малютки-мальчики, сегодня –
Офицера.

Вам все вершины были малы
И мягок – самый черствый хлеб,
О, молодые генералы
Своих судеб!

* * *

Ах, на гравюре полустертой,
В один великолепный миг,
Я встретила, Тучков-четвертый,
Ваш нежный лик,

И вашу хрупкую фигуру,
И золотые ордена...
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна.

О, как – мне кажется – могли вы
Рукою, полною перстней,
И кудри дев ласкать – и гривы
Своих коней.

В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век...
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.

Три сотни побеждало – трое!
Лишь мертвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы все могли.

Что так же трогательно-юно,
Как ваша бешеная рать?..
Вас златокудрая Фортуна
Вела, как мать.

Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие –
И весело переходили
В небытие.

(М. Цветаева)

(Тучков-четвертый – младший из четырёх братьев-генералов Тучковых, участвовавших в Отечественной войне 1812 года. Александр Алексеевич Тучков, погиб в 1812 году во время Бородинской битвы.)

наверх ▲